Снова о ВВС

Я решила посмотреть сериал "Робин Гуд". После "Хоббита", не иначе. Смотрю фрагментами и грущу, что мне уже не двенадцать лет. Потому что, во-вторых, по-детски так. А во-первых, представьте, в двенадцать лет запасть на Гизборна!
А что до ВВС... Это, наверное, фишка такая - никанон снимать)

АПД
Они убили главгероев. И взорвали Ноттингем. Теперь благодарные горожане непременно обучатся грамоте и на обломках самовластья напишут "Мы - Робин Гуд". Вот это я понимаю - окончание сериала!

запись создана: 09.01.2013 в 23:18

@темы: Охренеть!, Скучные заметки

---

Nebel

Вид из окна

И откуда реал берет мою любимую цветовую гамму?

@темы: Скучные заметки

---

То не лед трещит, не комар пищит...

Итак, Судак!
Этот Новый Год был чудесен и совсем-совсем на берегу. Это уже не пирс, не гавань, а самый-пресамый пляж. Вообще есть своя прелесть в тех южных городках, которые вымирают на зиму - ненавижу суету и притворность курортного сезона. А так я даже вдохновила народ на купание в море: уж так они на меня пялились в уходящем году, что в новом и по солнышку не выдержали и окунулись. А вот видеоряд:
- кто бы отказался искупаться?

- в самом деле дикий лебедь!
Крепость (не имеет отношения к напиткам):

@темы: Скучные заметки

---

Зимы ждала, ждала природа

Большая часть Украины уже дней девять страдает от обильных снегопадов. А на нас не хватило. Вот только этой ночью чуть-чуть притрусило.


Конец света закончился, выпал снег, и придется жить дальше

@темы: Скучные заметки

---

Готовность номер два

Хочется праздника. Как в детстве или как молодой жене в своем доме. Постепенные приготовления, стирка штор и помандеры не помогли. Верное средство - рождественские рассказы. Вот мои любимые:
Дары волхвов lib.rus.ec/b/40262/read
Рождество lib.rus.ec/b/38648/read
Здравствуй, Дедушка Мороз www.ruslit.net/preview.php?path=%u0424%u0430%u0...

@темы: Скучные заметки

---

С днем рождения, Amber!

Небольшой презент в честь праздника прими.
Акварелька "Запретный плод"



Дорогая Анюта!
Поздравляю тебя с днем рождения. Пусть все у тебя будет прекрасно. Желаю, чтоб любой соблазн оборачивался пользой!

@темы: Охренеть!, РисоONEиyeah

---

Про Джека

Сегодня мы попрощались с Джеком-фонарщиком. Давайте вспомним, каким он был:

Мы съели его мозги с изюмом, кускусом и ванилью. Без них он, конечно, быстро сдал: его рот сморщился по-стариковски, а глаз потерял лукавый прищур, сделавшись просто близоруко сощуренным. Я не решилась запечатлеть его, потерявшего былую форму и блеск.
Теперь он ушел от нас. К крысам, воронам и дрозофилам.
Прощай, Джек!

@темы: Скучные заметки

---

Хвастаюсь

Не то чтобы прямо уж хвастаюсь, но решила сложить тут две работы, нарисованные для Спаффи-ворлда. Там не сильно восторгнулись, а мне самой рисунки нравятся.

Это иллюстрация к моему переводу "Бутафорская кровь"

Это канонный момент

@темы: Бесполезная борьба, РисоONEиyeah

---

Время вспять

А мы с мелким урвали у осени недельку лета)))


А это тот, кто пришел ко мне после первого фото:


Мелкий радуется погружению:

Вечерело:


Море прощается с летом. И с нами:

@темы: Скучные заметки

---

Болезненное

А мы все втроем поймали вирус. Меня колбасило двое с половиной суток, но зато кое-как выправила стихи из предыдущего поста.
На откате открыла Гоголя. Не знаю, может, это все еще болезненное состояние, но я полчаса плакала над строками: "... и если мне случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и
запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей..."
Мне кажется невероятным, что кто-то когда-то мог вот так же чувствовать, как я теперь, и написать, чтобы вот я теперь почувствовала то же самое. И дело даже не в схожести ощущений, а в какой-то их вневременной истинности, достоверности. Тот случай, когда знания не преумножают скорби, но дарят светлую грусть.
Пойду поплачу еще

@темы: Скучные заметки

---

Предосеннее обострение

На самом деле это не смешно: дважды в год без уважительной причины впадать в уныние. И ладно бы какое-нибудь тихое, вялотекущее. А то ведь и правда обострение. Возлияния (слишком много семейных поводов, бьющих по печени и мозгам) усугубляют состояние, и вместо веселого пофигизма я либо пишу гадкие комменты, либо ненавижу себя за то, что руки (и голова) из жопы. В этот раз хоть без комментов обошлось, а то мне после бывает неловко за излишнюю категоричность (да и не нужна моя критика никому).
Зато я написала стихи на инглише. Не знаю, насколько они хороши в плане инглиша...

The dots of light across the sky
Performing flight extremely high.
I wonder why less of a man
Can ever fly as these stars can.
No wings in need for flying but
A Devil’s spit into my blood.
Gain some respect for stolen soul
Which I suspect is damned at all.
With bated breath an endless life
Turns into death that draws its knife.
Effulgent and expected bliss,
It never meant to be like this.
Have to decide it’s do or die:
Death’s on both sides. Stars burn the sky
While drawing up rhymes of my fate,
Won’t interrupt them till they fade.
It’s not the end, it’s just a start.
One day I’ll bend before the star;
Its light will lead me through the dark
To my unlit but waiting spark.
И мучилась потом, чтобы близко к тексту перевести
Лучи свои звезда звезде шлет через небо,
А я, ничтожный из людей, еще там не был.
И чтоб мне так же повезло парить над миром,
По венам яд пустило зло из уст вампира.
Взамен украденной души, что проклял кто-то,
Мне дьявол предложить спешит свою заботу.
И вмиг бессмертие мое, вздох затаивши,
Смертельным станет острием, меня сразившим.
Совсем другим я представлял дар жизни вечной;
А нынче, пан или пропал, смерть, человече!
Соединяются лучи, судьбу пророчат;
То звезды небо жгут, в ночи слагаясь в строчки.
Но звезды, верь им иль не верь, к утру померкнут.
Я не конец найду теперь – начало в смерти:
Как тех волхвов, поманит вдаль сквозь мглу ночную
Одна сверхновая звезда. За ней пойду я.
Пусть мне туда укажет путь она тернистый,
Где для меня когда-нибудь зажжется искра.

Надеюсь, это первый шаг вверх по стремянке, приставленной, чтобы я могла вылезти из пропасти моего отчаяния и бла-бла-бла

АПД от 31.08.12
Благодаря Юле и ее супругу стихи несколько преобразились.
Behold, the lights across the sky
Engage in flights extremely high.
Prey, why, oh why less of a man
Can ever fly as these stars can?
No wings in need for flying, but
A Devil’s spit into my blood.
Gain some respect for stolen soul
Which I suspect is damned in all.
With bated breath, an endless life
Turns onto death that draws its knife.
Effulgent and expected bliss,
It never meant to be like this.
As I decide on do or die
Death stands aside. Stars sear the sky
While drawing up rhymes of my fate,
Won’t interrupt them till they fade.
And thus I know: it’s just a start.
One day I’ll bow before the star;
Its glow shall guide me through the dark
Towards the light of waiting spark.
Теперь буду думать над переводом снова))

@темы: Скучные заметки, Сти-хи-хи-хи, Фильм, фильм, фильм

---

Форос

Вернулась с Черного моря. Честно говоря, было настолько душно, что спасалась только занырнув в море (которое, впрочем, плюс двадцать пять) или в номере, включив кондиционер. Но однажды пришлось быстро кое-что набросать, иначе получилось бы, что я зря тащила бумагу и пастель. Очередной эксперимент. Это вид с балкона нашего номера, изображенный при помощи пастели, штопора, и обработанный в фотошопе

@темы: Всяческая хрень, РисоONEиyeah

---

Эксперимент

Я вспомнила: мне нравится рисовать Беллу.
Называние: Только страх напоминает мне о том, что я жива
Бумага, шариковая ручка, фотошоп

@темы: Всяческая хрень, РисоONEиyeah

---

We Are The Champions

Мой дебютный оридж победил. Теперь я чуть-чуть писатель, спасибо организаторам ПохмелFest и всем, кто прочел и проголосовал.
Ура нам всем, товарищи!

Ну и сам он, который виновник:

Название: Своё
Автор: Яд
Бета/Гамма: нет
Рейтинг: РG-13
Жанр: мистика
Категория: гет
Размер: мини
Статус: закончен
Аннотация: «А ты чего хотела, милая? Что хотела, то и получила. Забирай себе своего ненаглядного, никто уж не покусится».
Предупреждения: нет
Написано на ПохмелFest в Хогсмите

Двенадцатый длинный гудок оборвался чередой коротких. Лёка всхлипнула и нажала кнопку повтора вызова, заранее догадываясь, что услышит лишь равнодушный женский голос робота: «В настоящее время абонент не может принять ваш звонок…» Так и вышло.
Отброшенный телефон, описав дугу, полетел на диван, откуда издевательски подмигнул синим экранчиком. Лёка запустила в проклятый аппарат шлёпанцем, но промахнулась. Слёзы полились сами собой, безудержно. Она шумно высморкалась прямо в рукав старенького растянутого свитера, шагнула к дивану.
Под ней диван всхлипнул в ответ.
– Доча, ты простуду подцепила? – донёсся из кухни мамин голос. – Опять небось бегала на свиданку к своему Вите чуть не голяком. Интерферону возьми – нос закапать и… – окончание фразы потонуло в шуме воды и звоне посуды.
На то последнее свидание Лёка и впрямь оделась не по погоде: короткая юбка, колготки-паутинки, многозначительно декольтированная кофточка в облипку, совсем не зимние пальтецо и сапоги. А Витя не звал к себе и даже в кафе не повёл. Назначил встречу на площади. Так что продемонстрировать кружево нового бюстгальтера в вырезе кофточки не удалось. Лёка ёжилась от ледяного ветра и Витиных слов.
– Малыш, – говорил Витя, пряча руки в карманы, чтобы не обнимать её, – всё уже решено. Я дал слово, пойми.
– А как же я? – зачем-то спрашивала Лёка.
– Ну что – ты? Я с восьмого класса планирую свою жизнь. Учёба, тренировки, университет, работа у Порыщенко. Я же начинал курьером, а теперь почти зам главного. Сколько я вкалывал! И тут появилась ты… Словно выходной, и это было так здорово, малыш. Как праздник. Но праздник не может длиться вечно.
– Ты из-за работы, да? – она с надеждой вглядывалась в его лицо. – А мы никому про нас не скажем. Ни твой большой и толстый босс, ни его Галка не узнают. Или найдём тебе другую работу. Я тоже пойду работать, нянечкой устроюсь к маме в больницу. У нас получится…
– Не дури. Ты должна учиться, а не утки выносить, малыш, – Витя качал головой. – Сама же собиралась с марта на подготовительные курсы поступить. И не путай нормальную жизнь с существованием на гроши.
– Но я хочу помочь тебе! Сделать это для тебя! Для нас обоих!
– Послушай, – он наконец решился посмотреть ей в глаза, – ты поможешь, если оставишь всё, что было, в прошлом. Просто приятное воспоминание. Большего я тебе не обещал.
И ведь верно – не обещал. Ни когда несколько вечеров кряду провожал домой, ни когда угощал кофе с коньяком и дарил разрекламированные конфеты в жёсткой кокосовой стружке, ни даже тогда, когда два с половиной раза – случиться третьему помешало внезапное возвращение мамы с дежурства – занимался с Лёкой сексом на этом самом диване, на котором она теперь оплакивала свою горькую долю. Люди привязываются друг к другу и из-за меньшего, а у них с Витей точно была связь. Связь того особого рода, какая существует между половинками одного целого. Иначе разве бы он объяснялся с нею, разве бы смущался? Пусть себе обещает Галке Порыщенко хоть что… Обещанного три года ждут. А у Лёки и Вити – вот оно, здесь и сейчас, непредвиденное, незапланированное, не такое, как у всех. Своё.
Она бы объяснила, согласись он выслушать. Но он не отвечал на звонки, хотя хитрая Лёка звонила с чужих номеров, не отпирал дверей, и подкараулить его под подъездом тоже не вышло.
Она уже извелась вся: не попал ли Витя в беду. Но потом увидала его с роскошным букетом, садящегося в лимонный трёхдверный Пежо, который, как все в городе знали, Порыщенко подарил дочке на окончание школы. Теперь, значит, Порыщенко дарил своей Галке ещё и мужа.
В тот момент три сотни ежемесячных отцовских денег, выдаваемых Лёке на карманные расходы, показались плевком в лицо, и она побрела домой, не разбирая дороги и не щадя каблуков.
По счастью, дома мать её состояния не заметила и с расспросами не пристала, а позже и вовсе ушла на работу, велев не полуночничать и закапать нос интерфероном. И когда хлопнула входная дверь, щелкнул замок, постепенно утих стук шагов, Лёка дала волю слезам, не сдерживаясь. Так, убаюканная собственными причитаниями, она и уснула.
Её разбудила трель дверного звонка. Первым подскочило её сердце, а потом уже она сама. Слишком много сказок прочла в детстве, раз поверила, будто за дверью – Витя.
Но за дверью стояла Светка в халате и поверх шерстяных носков тапочках. Лёка невольно порадовалась, что может скрыть разочарование, морщась якобы от льющегося из подъезда света.
В школьные годы Лёка и Светка не дружили особенно, но теперь, как и положено бывшим одноклассницам, приятельствовали. По-своему – по-девичьи. К тому же Светка жила этажом выше, что обязывало к добрососедству, единственно возможному для обитателей пятиэтажек, на две трети заселенных воинственными пенсионерками.
– Ты чего, спишь уже? – Светка любопытно вытянула шею и словно бы принюхалась. – Одна дома? А матушка твоя чего, на дежурстве? Закурить есть?
Скорее всего, ответ ожидался лишь на последний вопрос, и на него Лёка отрицательно покачала головой.
– Вот засада, – огорчилась Светка. – И у меня голяк полный.
Обе помолчали. Молчание становилось неудобным: если не куришь, то надо говорить о чем-то. Лёка пожалела, что не купила сигареты по дороге домой – теперь от Светки так просто не отделаешься. А задушевной беседы про «все мужики – козлы» через порог ох как не хотелось.
– Я смотрю, ты уже в курсе насчет твоего Витька, – оправдала опасения Светка. – Насчет него и Прыщихи…
Судя по её тону, она-то сама была в курсе. И не она одна. Как не уставала говаривать старшая Светкина сестра, работавшая в редакции местной газеты и любившая изъясняться покрасивей, в маленьком городке не интересоваться жизнью соседей – либо нонсенс, либо верх бескультурья. Лёка вдруг почувствовала себя не только обиженной предателем-Витей, но и оскорблённой всеми этими сплетницами, обсуждающими, оценивающими её, сравнивающими с везучей Галкой, и так сыром в масле катающейся на модной желтой машинке. Словно и не существовало никакой Алёны Игоревны Фроловой, просто Лёки, а только «та, которую бросил Витёк ради Порыщенковой дочки».
Но Светка если и собиралась посмаковать подробности Витиной измены, то не в дверях.
– Да забей, подруга, – сказала она, чем немало удивила Лёку, – плюнь и разотри. Нечего из-за него, говнюка, сырость разводить.
И эти неожиданные со стороны Светки проявления такта и сочувствия толкнули Лёку искать утешение на дружеском плече.
Полтора часа спустя импровизированный девичник был в самом разгаре. Светка, постановившая, что прощаться с прошлым надо с шиком, мотнулась в магазин и на три Лёкиных сотни накупила всякой гастрономической всячины и пару пачек дамских сигарет с названием, как у журнала мод. На маленьком кухонном столике, покрытом поверх скатёрки куском плексигласа, бутылка мартини, грозди винограда, вонючий дырчатый сыр и блестящие жиром кусочки красной рыбы создали иллюзию изобилия. Вермут пили из рюмок, правда, украшенных зубочистками с нанизанными на них виноградинами.
Еще через полчаса и несколько стопочек, когда от зоологических прототипов Галины и Вити беседа плавно перешла на привороты и прочую сверхъестественную жуть, решили позвонить Ларисе из параллельного класса – та однажды прибегла к услугам не то гадалки, не то колдуньи, и всё у неё вроде срослось как надо. Лариса немедленно напросилась в гости, ибо не по телефону же о таких вещах рассказывать.

В вагон электрички Лёка вошла последней, всё ещё сомневаясь и раздумывая. Нет, затея не вызывала у нее опасений, но была, скорее, глупой, а она не настолько отчаялась, чтобы хвататься за некую невероятность, как утопающий за соломинку. Но ведь и терять-то Лёке было нечего. Кроме времени и денег, пожалуй. Хотя потери невелики в сравнении с главной, о которой бессмысленно просто рыдать в подушку.
Опередившие Лёку пассажиры быстро расселись по свободным местам, оставив лишь одно – в безоконном углу под кнопкой вызова милиции. Вместо окна на стену был прилеплен рекламный плакат турфирмы, обещавший путешествия в страны слишком дальние для тех, кто ездит на электричке. На плакате парень и девушка бежали по пляжу рука в руке к закатному морю, над ними склонялись пальмы; со спины парень походил на Витю, а девушка придерживала шляпу, под которой Галка прятала бы свою жиденькую шевелюру. Когда поезд ожил и задрожал, показалось, ожили и фигуры на пляже: вот-вот обернутся, помашут и вбегут в тёплый прибой… А Лёка останется в промороженном вагоне. Больше она не сомневалась и не раздумывала.
Взревев, как старая кофемолка, электричка тронулась. Лёка отвернулась от плаката и стала смотреть в окно через проход на проплывающие мимо и задом наперёд дома, гаражи, пустыри, деревья. Точно так же, в обратном порядке, приходили воспоминания о минувших утре и ночи.

Вспомнилась очередь за билетами, растянувшаяся на весь зал, и сновавшие по своим проездным делам люди не прибавляли ей упорядоченности. У самого окошка пригородной кассы очередь и вовсе скучивалась, и непонятно было, кто за кем.
Тут, в толчее, стоящая впереди бабка от души проехалась тачкой Лёке по ногам. Злобно засопев и опустив взгляд, Лёка заметила руку, тянущуюся к её сумке; в грязных пальцах блеснуло что-то маленькое и круглое. Рука тянулась осторожно, неимоверным образом не задевая никого из очереди, словно способная изогнуться под несвойственными для руки углами.
Можно было отшатнуться, можно было, закричав, поднять тревогу, но Лёка, удивляясь себе, вдруг схватила эту злоумышленную руку. Схватила крепко – не вырваться. И немедленно объявился хозяин конечности: его не то от природы смуглая, не то попросту неумытая мордашка выглянула из-за чьих-то спин и животов, раздутых зимней одёжкой. Пацан лет двенадцати, но мелкий – невысокой Лёке едва ли по плечо. Он зыркнул на неё и разжал пальцы, избавляясь от уличающего его кругляшка. Заточенная монета, как догадалась Лёка, прежде чем свободной левой рукой поймала маленький диск. Мальчишка дёрнулся, но не издал ни звука, Лёка тоже молчала.
Деньги лежали не в сумке, а в нагрудном кармашке куртки, да и сумка уцелела, но в Лёке поднялась такая ярость, от которой перед глазами полыхнуло белым и предобморочно зазвенело в ушах. И с ловкостью, дарованной этой яростью, она полоснула крест-накрест по тыльной стороне мальчишкиной ладони острым краем монеты. Выступила кровь. Пацан снова попытался вырваться, однако и не пикнул. На его лице был написан ужас. И Лёка ощутила странное удовлетворение, но не от того, что причинила боль, а от полноправия защищать ей принадлежащее. Своё.
Позже, когда воришка вывернулся-таки и юркнул в толпу, Лёка оставила монету у кассового окошка: всё по-честному – ей чужого не надо.

Вспомнилось, как поздним утром ходила к отцу за деньгами. Тот удивился и растерялся: за день до этого он уже выдал Лёке три сотни.
После развода и вплоть до дочериного совершеннолетия отец платил алименты. Добровольно и аккуратно. За десять лет, что они не жили вместе, общение с ним свелось до ничего не значащих расспросов, подарков на праздники и ежемесячных откупных. Когда Лёке исполнилось восемнадцать, она получала от него «на булавки», и оба расставались довольные друг другом. Светка в шутку говорила про него: «Твой папаня – банкомат».
Конечно, отец любил Лёку, но несколько отстранённо. Фамильная черта, передавшаяся и ей – холодность по отношению к родне. Например, ныне покойные дед и бабка Фроловы тоже особенно не привечали внучку, но ни разу она не услышала от них дурного слова.
Отец отказал. Наверное, впервые за все десять лет своего воскресного родительства. Обеспокоился, правда, зачем понадобились деньги: в подробности Лёкиной личной жизни он посвящен не был, но, как всякий отец дочери, подумал о незапланированной беременности. Но не дал ни гроша. Тем более что она не призналась. Ведь невозможное же признание: «Папа, мне нужны деньги, чтобы заплатить ведьме, потому что мой парень женится на другой. И он на ней женится, потому что у меня нет денег».
Они сидели вдвоём на кухне отцовской квартиры, и он даже не предложил чаю, потому что на плите кипятились в кастрюлях бутылочки, пустышки и слюнявчики полугодовалого Кирюшки. Сам Кирюшка спал в переделанной из кабинета детской, а в гостиной притворялась дремлющей Анжелка – вторая отцова жена. Имелась ещё спальня, куда, ясное дело, гостям хода нет. В этих трёхкомнатных хоромах, доставшихся отцу от родителей, Лёка, сколько помнила себя, всегда была лишь гостем. Даже теперь, имея те же права, что и разлегшиеся по комнатам Кирюшка и Анжелка, она кукожилась на кухонном табурете, словно бедная родственница.
Послушав – для приличия – о том, что деньги с неба не падают и что Кирюшке нужно два зимних комбинезона, а Анжелочке – задорого пролечить чего-то там по женской части, она собралась уходить. Пока шнуровала кроссовки в прихожей, большей, чем кухонька в их с матерью однушке, завопил проснувшийся Кирюшка. Интересно, как бы всё сложилось, не проснись он именно в тот момент? И Лёка осталась одна в прихожей, где на комоде под зеркалом лежал отцовский бумажник.
«В счет следующего месяца», – подумала она, вытаскивая из бумажника три сотенные купюры.

Вспомнилась прошлая угарная ночь.
Сперва пили мартини, потом принесённую Ларисой домашнюю наливку.
Оказалось, сама Лариса ни к какой ведьме-ворожее не ходила, зато её многочисленные дальние родственницы хоть раз в жизни да сталкивались с потусторонними силами. Так троюродная Ларисина на несколько лет её старше сестра, которая всё не могла выйти замуж, обращалась к белой колдунье, и та под сестриной кроватью нашла засохший венок из собранных на кладбище цветов. Откуда известно, что цветы были собраны именно на кладбище, не объяснялось.
Тётки, племянницы и сёстры Ларисы с ведьминской помощью отваживали своих супругов от пьянства и походов на сторону, добивались карьерного роста и достатка, но обязательно при этом фигурировало что-нибудь, взятое с кладбища: земля ли, скол ли с надгробного камня, лоскуток ли траурной ленты… Похожие на детские страшилки о Гробе на Колёсиках истории; но чем меньше оставалось в бутылке, тем более правдоподобными они казались.
И на последних глотках наливки единогласно было решено, что нету доли тяжелее женской, а всё беды и несчастья от мужиков – сколько из-за них, сволочей, терпеть приходится. Истину эту под нетрезвое девичье хихиканье Лёка воплотила в надписи на стене вечно закрытого металлического киоска во дворе, когда вышли проводить Ларису.
«Витёк, чтоб ты сдох!» – гласила надпись, причём точки над «ё» напоминали два обручальных кольца – символ молодожёнов.
Примечательно также то, что написала её Лёка краской печального зеленого цвета, оставшейся ещё с весны после покраски кладбищенской оградки на могиле Лёкиного родного дяди. Гроб на Колёсиках да и только!
И чёрт его знает какая дурость ударила в похмельную голову, но под утро, прибирая на кухне и сметая на газету окурки, Лёка заметила целую страницу с объявлениями – экстрасенсы, гадалки, целители, медиумы и ясновидящие предлагали свои загадочные услуги. Одно, лаконичное и двусмысленное, привлекло внимание: «Порча, сглаз, приворот, отворот. Помогу». Слово «помогу» чёрно жирнело; а ниже меленько напечатан был адрес, но не телефон.

И теперь ехала Лёка по указанному в объявлении адресу. Ехала, не до конца осознав своей цели, и неизвестно куда. Впрочем, на нужной ей станции она прежде бывала: летом горожане сходили там, отправляясь по ягоды. Сказочные места, в самый раз для избушки на курьих ножках. Хотя дом, судя по адресу, находился в деревне, которая в получасе ходьбы от станции. А что телефон в объявлении не указан, так то даже хорошо: просто решилась – и поехала, иначе передумала бы, пока звонила и договаривалась о встрече.
На станции Лёка потопталась растерянно на нерасчищенном от снега перроне, потом пошла по чьим-то следам, ведущим в нужном, как она предполагала, направлении. И удивительное дело, но то ли подгонял её мороз, то ли нетерпеливое волнение – и ещё невнятный страх перед неизбежностью, в которую Лёка не верила, – но добралась она до деревни и дом разыскала очень быстро. И не спрашивая дороги. Словно притянуло её за цепочку следов.
Дом был не большой и не маленький. Непримечательный. Крепкий – кирпичный, и с крытой металлом крышей. Из трубы на крыше валил дым. Самый обычный дом. И крыльцо скучно-казённое, будто служебный вход.
Зато на крыльце стоял высокий мужик в ватнике и треухе таких живописных, в какие всегда обряжают деревенских жителей в кино. Увидёв приближающуюся Лёку, он развернулся и, ничего не сказав, вошёл в дом. Но дверь за собой оставил открытой настежь, мол, милости прошу. Лёка набралась храбрости и тоже вошла.
– Дверь захлопни плотнее, это тебе не лифт, – проворчал кто-то. Голос был хоть и низковатым, но женским, и Лёка подумала, что обращались, наверное, не к ней, а к мужику. Но дверь захлопнула. – Чего на пороге торчишь-то? Примёрзла? – спросили тем же голосом и развеяли её сомнения: значит, обращались-таки к ней.
– Здравствуйте, – сказала Лёка и шагнула неуверенно, боясь оступиться или наткнуться на что-нибудь – было темно. – Я по объявлению.
Впереди загорелся свет, лучи его брызнули и легли на полу перед Лёкой ярким четырёхугольником, как торжественная ковровая дорожка, ведущим в комнату. По комнате туда-сюда, еле заметно прихрамывая, прошёлся мужик, на ходу стянул шапку и ватник и оказался вовсе даже женщиной, пожилой и слишком не по-женски рослой.
– Ясное дело, по объявлению, – бросила женщина в сторону дверного проёма. – Ко мне за другим и не заглядывают. Давай, заходи и вываливай свои бедки. Помогу, как и было обещано.
Лёка запоздало подумала, что сваляла дурочку. Во-первых, она не захватила ни Витиной фотографии, ни какой-нибудь его вещи, а ведь каждый знает, без этого ничего не получится. Во-вторых, судя по вполне современной и дорогой обстановке в комнате (пухлый диван, блюдцем, чтобы яблочко катать, плоский телевизор, стеклянная горка, напольные вазоны и два пуфика, а вместо Емелиной печки – камин), денег Лёке точно не хватит – половина суммы и так истрачена на проезд. А в-третьих, вдруг усилился и будто обрёл плоть тот смутный страх неизбежности, и едва на рассвете газетная вырезка с объявлением легла, сложенная вдвое, в карман джинсов, пути назад не стало. И именно невозможность отступления, а не обида на Витю или ненависть к Галке заставила Лёку заговорить.
Рассказ получился сбивчивым. Неначитанная и робеющая Лёка с трудом подбирала слова, всё перепрыгивала с одной подробности на другую – с дарёных конфет на желтый Пежо, – но суть своего несчастья никак не могла внятно изложить. И не получалось выразить самое главное: об их с Витей принадлежности друг другу, о невозможности отпустить и отказаться.
Хозяйка слушала без интереса и поощрительных реплик. Но когда Лёка, запутавшись в событиях и перхая от образовавшейся во рту сухости, замолчала, та обернулась к горке, чем-то позвякала и через миг протянула Лёке серебряную рюмочку. Рука жилистая, с длинными узловатыми пальцами. Отказаться было бы невежливо, к тому же язык буквально прилип к нёбу, и рюмочку пришлось принять. Пахнýло травами, старушечьим лекарством и спиртом.
– Не боись, не зелье, – буркнула женщина.
Лёка, зажмурившись, глотнула жаркую горечь. Проняло сразу. Теплом обволокло грудь, живот, озябшие в кроссовках пальцы ног, и пламя камина, высунув собачьи шершавые от искр языки, дохнуло совсем рядом.
Что-то в нелюбезной деловитости женщины подкупало. Мысли выстроились, речь потекла плавней. Слабость в коленях самовольно толкнула присесть на диван. Хозяйка не возразила. И даже позволила рассмотреть себя: высокая, сухощавая, волосы светло-русые с пеплом проседи и довольно коротко острижены. Цвет глаз Лёка не разобрала, всякий раз отвлекаясь на тёмные красиво очерченный брови. Нос как нос, не крючком и без бородавок, а из всей схожести со сказочной ведьмой – только хромота не пойми на какую ногу. Про себя Лёка окрестила женщину Ягой.
– Саму как звать-то? – спросила Яга.
– Алёна.
Таким образом, знакомство состоялось.
– И чего ты хочешь, сестрица Алёнушка?
Вот с этим была загвоздка. Догадываясь о подвохе любого неправильно сформулированного желания, Лёка колебалась. Чтобы не состоялась свадьба? Чтобы Прыщиха загнулась? Чтобы…
– Хочу, чтобы мой Витя только моим был, – попросила она, решившись. – Но у меня денег мало.
Последнее признание одновременно относилось и к Яге, и к Витиным планам на жизнь.
– Не всякая цена в кармане звенит, – туманно заметила ведьма, и Лёка, памятуя Ларисины байки, вообразила, что сейчас её отправят на кладбище как минимум откапывать покойника. – Да ты не пугайся, девонька. Я только своё возьму.
И снова наполнилась рюмочка… И снова обдало огнём изнутри… И привиделась избушка бревенчатая, чья хозяйка склонялась над бурлящим котлом, напевала-нашёптывала; остриженные её волосы отрастали и сплетались в длинные косы, живыми змеями укладывающиеся в причёску под косынку… И тянулась худая с узловатыми пальцами рука – за своим…

Очнулась Лёка в электричке. За окном густели киселём сумерки.
Не было ничего. Ничего не было. Целый день на электричке каталась от безнадёги, не тревожимая попутчиками и контролёрами. Наверное, спала, навёрстывая прошлую разгульную ночь, и сон видела. И такая не дай боже дребедень снилась!
Да только наяву клочок газетной бумаги лежал зажатым в ладони. А в бумажку ещё и завёрнуто что-то – махонькое. Булавка. В вырезку с объявлением была завёрнута булавка.
Лёка ошарашено смотрела на тонкую иглу со стальной бусинкой на конце, а у левого уха по-комариному зудел ведьмин ставший вдруг высоким голос:
– Ты булавочку-то не потеряй. Приколешь своему Вите на одёжку. Но после не смей ему на глаза показываться ровнёхонько полгода. И чтоб ни писем, ни звонков. А как полгода пройдёт, так он будет безраздельно твоим.
Чертовщина какая-то…
Хотя, с другой стороны, так и положено. Это тебе не землю с могилы подсыпать сопернице в цветочный горшок, тут всё по правде, а значит, сбудется.
И Лёка бережно завернула булавку в газетную вырезку, сверху обернула носовым платком и сунула свёрточек в нагрудный карман куртки, попутно нащупав там неистраченные полторы сотни.

План был прост: единственная возможность наверняка подловить Витю – его собственная свадьба. Там он разве что Галке под подол мог спрятаться.
Лёка всё обмозговала и за три оставшихся до свадьбы дня успела хорошо подготовиться: на сэкономленные от поездки к Яге деньги, подстриглась и выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет, сделала маникюр, отхватила на распродаже миленькую кофточку, чтобы иметь презентабельный вид, и празднично упаковала пустую обувную коробку.
Нет, на банкет она бы заявиться не решилась, да и пускали туда, скорее всего, по приглашениям. А вот роспись – пожалуйста и сколько угодно.
Точного времени церемонии Лёка не знала, и пришлось проторчать под загсом пару часов. Но оно того стоило.
Без труда затерявшись среди многочисленных наряженных гостей – благо никто её не знал – она ждала окончания росписи, когда положено поздравлять молодых. И ещё ждала другого: какого-то знака, малейшего намёка, чтобы развернуться и уйти, выбросить проклятую булавку. Например, чтобы Витя оглянулся, ища её в толпе, чтобы дрогнул его голос на слове «Согласен», чтобы он поцеловал невесту холодно и в щёку, чтобы…
Но ничего из «чтобы» не случилось. Случайности исключены – сам старший Порыщенко проследил.
Не все гости пришли с цветами. Некоторые, как и Лёка, с коробками и коробищами. Для этих подношений предназначен был особый стол. На него Лёка водрузила свою пустышку, настоящий подарок сжимая наманикюренными пальчиками.
А Витя-то даже не признал её. Благоухающей щекою коснулся её щеки в вежливом секундном объятии. Но Лёке большего и не требовалось: успела воткнуть булавку в лацкан пиджака.
Галку она поздравлять не стала. Обернулась напоследок, взглядом окинула Витю – чтобы хватило на все шесть месяцев. И поспешила к гардеробу, пока там не успела образоваться очередь.

Она думала, что будет скучать сильнее. Но с самого начала их с Витей вынужденной разлуки, Лёка представила себе, будто он просто уехал, пусть и надолго, однако обязательно вернется в назначенный день, и даже обратный билет уже куплен.
В то же время ожидание стало её единственным занятием. Она не пошла на подготовительные курсы и не устроилась на работу. Мать только вздыхала, боясь касаться щекотливой темы расставания с Витей, а Светка чуть не всем знакомым раззвонила о Лёкиной депрессии. Хотя никакой депрессии и не было. Это походило на предвкушение, как в детстве в ночь накануне дня рождения, когда невозможно думать ни о чём другом, кроме предстоящего праздника и подарков.
Затянувшееся на полгода предвкушение… Лёка подпитывала его слухами о неудавшейся Витиной семейной жизни. Говорили, что он теперь завсегдатайствовал по рюмочным самого низкого пошиба, потому как в порыщенковских кабаках якобы строго-настрого запрещено было ему наливать.
Возможно, Витя даже снился ей – бабочкой приколотый к спичечному коробку её мирка. Снов она не помнила.
В начале июня зарядили дожди. Толстели и наливались тёмной зеленью сорняки в палисадниках, на каждую выбоину в асфальте нашлась своя лужа, а у Лёки появился хороший повод не выходить из квартиры. Она сидела на подоконнике, опёршись виском о заплёванное небесной влагой стекло, и исчисляла ожидание уже не месяцами и днями, но часами. За триста восемьдесят четыре часа до истечения шестимесячного срока Витя попал в аварию. Он – с присущим всякому пьяному водителю везением – отделался сотрясением мозга, а у Галки были какие-то сложные переломы, и Порыщенко при первой возможности перевёз её в столичную клинику. Лимонный Пежо восстановлению не подлежал. Лёка узнала об этом от матери сутки на пятые после происшествия, когда дежуривший по отделению заведующий Витю не выписал, а перевёл в гастроэнтерологию. У Вити развилась печёночная недостаточность.
– Молодой ведь совсем, – говорила о нём Лёкина мать, как о нежильце. – Сколько ему? Двадцать пять?
Лёка же пребывала в недоумении, с чего вдруг судьба подсунула ей такую подляну. Она плакала от обиды вместе с непрекращающимися дождями. И хотелось, нестерпимо хотелось бежать к Вите, увидеть и убедиться, что он не умирает, что выздоровеет. Он, оплаканный и почти оплаченный ею, обещан ей, а потому должен был жить.
Но она не поддалась соблазну, боясь, что тем подпишет Вите смертный приговор, и выждала положенные полгода до конца.

Осунувшийся, постаревший, с лицом жёлтым, как принесенные Лёкой крымские яблоки, Витя лежал на кровати, по-покойницки сложив руки на груди. Когда-то давно, она помнила, он вот так же лежал на диване с руками под затылком, обнажённый и красивый, а она давилась своим первым в жизни минетом. Потом ещё не вовремя вернулась с работы мать.
В палате он был один. Соседняя койка, лишённая постельного белья, пустовала, но Лёка побрезговала садиться на нечистый матрас и, не найдя стула, осталась на ногах.
Он узнал её, не то что тогда, на свадьбе. Удивился и оживился, но подняться не смог. Лёка попыталась его усадить, подсовывая под спину подушку и сложенное одеяло, но ей ужасно мешал пакет с яблоками, который некуда было деть.
– Витенька, Витенька, – причитала она и улыбалась, – всё будет хорошо, Витенька…
– Ну что ты, малыш, ну что ты… – не то утешал, не то возражал он.
– Я помогу, найду средство, и всё у нас будет хорошо.
Он качал головой, холодной ладонью гладил Лёкину руку.
Говорили они мало и бессодержательно. Возгласы, вздохи. И только на прощание Витя признался:
– От меня все отвернулись, все. Сам виноват, правда. Со своими я рассорился – стеснялся их очень перед тестем моим драгоценным, и с Галиной не ужился. Мы развестись собрались, и теперь её папаша думает, я аварию подстроил специально. Ты прости меня, малыш. И спасибо, что пришла… Хоть повидались напоследок.
– Нет-нет, – не соглашалась Лёка, – всё будет хорошо. Я обещаю. И я не оставлю тебя, не отвернусь.
– Глупенькая. Хотя нет, это я дурак. Прости, малыш, прости…

Она заскочила домой переодеться и взять деньги и тут же помчалась на вокзал. Ей казалось, что очередь в кассу продвигается слишком медленно, что электричка едет слишком медленно, что к дому Яги она бежит слишком медленно.
Ведьма снова стояла на крыльце в целлофановой с капюшоном накидке. Мужицкие резиновые сапоги её были забрызганы грязью. На Лёкины кроссовки влажная жирная земля налипла целыми комьями. Моросило.
– Почему он умирает? – Лёка заговорила первой. – Я же всё сделала, как вы велели. Почему же он умирает?
– А ты чего хотела, милая? Что хотела, то и получила. Забирай себе своего ненаглядного, никто уж не покусится.
– Но Витя умирает! Как же так?
– А вот так, – Яга пожала плечами, и накидка на ней зашелестела. – Не всякая цена в кармане звенит. Для того, чтобы по-твоему вышло, Витя теперь и умирает. Это и есть цена.
От возмущения Лёка едва не задохнулась, открывая и закрывая рот, будто выброшенная на берег рыба.
– А что же мне полгода нельзя было с ним видеться? Это теперь не считается? – выдавила она.
– Дура ты, девка. Подумаешь, полгода не виделись. За вмешательство в чужую судьбу не цена это вовсе. Пустяк. Ты мужика насильно к себе привязываешь – за такое другой спрос.
– Вы меня обманули, – тихо сказала Лёка, а ведьма в ответ смерила её презрительным взглядом.
– Ой ли? – Яга изогнула тёмную бровь. – Ты сама себя обманула. Ну да вперед умнее будешь. Зачем пожаловала-то?
– Это вы виноваты, и вы должны его спасти! – выпалила Лёка.
– Спасти, говоришь? – ведьма словно бы задумалась. – Ну-ка пойдём в дом, – она скинула капюшон, кивнула остриженной головой в сторону двери и вошла первой.
Лёка нехотя подчинилась.
– За мной ступай, на кухню, – приказала Яга; высокая её фигура заняла почти весь небольшой проход и раскачивалась впереди чёрной тенью. – Нечего грязищу в комнату нести.
Кухня, судя по виду, более соответствовала занятиям хозяйки: мрачное, неприбранное помещение, половину которого занимал кривоногий стол. На столе лежали пучки увядшей травы, вырванной прямо с корнями, стояли миски с какими-то объедками, с мутной жидкостью бутыли. От одного угла к противоположному тянулась над головой веревка с сушащимися на ней тряпками и чёрте чем, похожим на лягушачью кожу. Возле наглухо зашторенного окна привалился к стене буфет – пол под ним просел. Под окном была мойка, эмалированная и когда-то, наверное, белая, а рядом – питающаяся от баллона газовая плита, тоже утратившая первоначальную белизну. Освещалось всё тусклой свисающей с потолка лампочкой.
Ведьма сняла накидку и как придётся перебросила её через верёвку. Потом выволокла из-под стола табурет:
– Садись, – велела Лёке и засуетилась по кухне, составляя грязные миски в раковину; под потолком её перемещения повторяла крупная муха.
Было душно. Лёка чувствовала, как капли дождя с волос стекают за шиворот и смешиваются с выступившей испариной. Она опустилась на табурет и вспомнила о том своём визите к отцу: она сидела на кухне, а он даже не предложил ей чаю.
– На-ка, угостись, Алёнушка, – Яга поставила перед ней на стол запотевший стакан. На этот раз крепкий водочный дух перебивался ароматом ягод. Напиток был холодным.
– Нет, спасибо, – отказалась Лёка не слишком, впрочем, решительно. – В прошлый раз вы опоили меня. И обманули, – упрямо добавила она.
– Ну, конечно. Я и булавку твоему Витеньке в пиджачок воткнула. А ты, значит, вся в белом и не при чём.
– Я не… – возразить не получилось. От досады Лёка отпила из стакана, и мир вокруг явил истинную свою несправедливость. Мать – неудачница, двадцать лет за нищенскую зарплату ишачит, ничего добиться не может. Отец – жадина и гад, женился на молодой, и будто бы Лёка ему уже и никто, раз теперь есть Кирюшка. Витя – предатель и продажная шкура. Галка и папаша её – упыри ненасытные, на чужое зарятся…
– Брось, девка, ты сама парня извела. Потому как не его ты любишь, а себя. И от своего не откажешься. Мне такое по нраву, – Яга молниеносным движением поймала муху, сжала сильно кулак, а потом вытерла ладонь о висящую на веревке тряпку. – Говорят, ведьма всегда глазом косит, или, например, волосы у ней рыжие. Еще говорят, которые в Пост зачаты, те – ведьмы. Чушь. Настоящая ведьма никогда не отдаст своё. Я давно жду такую, как ты. Преемницу.
Возражения стыли на языке, проглатывались с каждым ледяным глотком ведьминой настойки, и Лёка лишь качала головой. Не могло это быть правдой!
– Нет, – просипела она наконец. – Врёте вы всё. Врёте. Загубили Витю моего и врёте… – глаза ожгло злыми слёзами.
– А вот мы проверим, – с этими словами ведьма открыла буфет и достала баночку от детского пюре, посмотрела сквозь неё на лампочку, дохнула внутрь и поелозила пальцем. Из бутыли плеснула мутной жидкости, пошептала и закрыла баночку крышкой. – Держи, – она вручила баночку Лёке, – подольёшь своему Вите в питьё – выздоровеет.
– И что взамен? – спросила Лёка, наученная горьким опытом. – Кто-нибудь другой умрёт?
– Не боись, никто не умрёт. Он оклемается, к жене вернётся.
– А я?
– А ты, – ухмыльнулась Яга, – вся в белом и не при чём.

В электричке по дороге домой она всё ещё плакала. Но как величайшую на свете драгоценность, сжимала баночку с зельем, не решаясь положить её в сумку.
Ложь! Ведьмины слова – ложь! Лёка не такая. Она Витю спасёт, с кем бы он ни решил остаться. Главное, чтобы жил. А она не хотела ничего плохого – ни ему, ни кому-либо другому. Только лишь быть счастливой. Разве не все этого хотят? Ей девятнадцать, а её жизнь – сплошное ожидание счастья, в последний момент лопающегося, словно мыльный пузырь, и от мыла глаза слезятся.

От вокзала до больницы идти пешком минут двадцать, а без зонта в дождь – пятнадцать. Лёку к Вите не пустили.
– Чего на ночь глядя припёрлась? Завтра придёшь, – отрезала косая крашеная хной старуха, наверняка зачатая в Пост.

В подъезде на лестнице курила Светка. В Лёкиной кофточке – той самой, купленной на свадьбу Вити и больше ни разу ненадёванной.
– Привет, подруга, – Светка кивнула, и пышная грудь её красиво колыхнулась в вырезе; на Лёке кофточка смотрелась гораздо хуже. – Откуда такая взъерошенная?
– Это моё, – обвиняющее сказала Лёка, указав на кофточку.
– Ну, твоё, и что? Сама же поносить дала.
– Я дала поносить, а ты в ней куришь. Снимай!
– Ты с дуба рухнула? – опешила Светка.
– Снимай!
– Прямо тут, что ли?
– Снимай! – свободной рукой Лёка ухватилась за нижний край кофточки и дёрнула изо всех сил.
– Да пошла ты, идиотка депрессивная! – выплюнула Светка, вдавливая окурок в жестянку из-под бычков в томате.
– Снимай! – бесновалась Лёка и тянула ткань на себя. – Это моё, а своё я никому не отдам!
Кофточка треснула, расходясь по шву на плече. Светка с визгом отпрянула, и разрыв пополз по боковому шву.
– На, подавись, сучка! – содрав с себя, она швырнула остатки кофточки Лёке в лицо. – Сучка! – и припустила вверх по лестнице.
Пытаясь унять дрожь в коленях, Лёка спустилась и вышла во двор, присела на мокрую скамейку возле железного никогда неработающего киоска. Руки тоже дрожали, но одна по-прежнему крепко держала баночку с зельем.
Лёка подняла взгляд и упёрлась им в выцветшую едва различимую в темноте надпись на боку киоска: «Витёк, чтоб ты сдох!» Внутри всё похолодело – вернулась декабрьская ночь. И пьяная бесшабашная решимость, с которой была сделана эта надпись, подсказала, как поступить. Ведь жила же Лёка до Вити и полгода без него, но жила с надеждой. С надеждой обрести своё, с надеждой на счастье…
И теперь она спасёт Витю, но навсегда потеряет? Откажется от себя, а он даже не узнает, чем она ради него пожертвовала.
Ну уж нет.
Тот, кто любит себя, в любви не разочаровывается.
Баночка упала на асфальт.
Любовью к себе не нужно делиться, и это – самый справедливый раздел.
Разлетелись в разные стороны осколки.
Любовь к себе не разбивает сердце, не приводит к потерям.
Зелье смешалось с дождевой водой.
Нет более счастливого влюблённого, чем влюблённый в себя: его любовь никогда не умрёт прежде него.
И дело вообще не в любви…
– Лучше сдохни, Витёк, а я своего никогда не отдам.
Откинувшись на спинку скамейки, Лёка затряслась от тихого смеха.
Скамейка тоже мелко завибрировала, потом телефон в сумке разразился огрызком популярной мелодии.
– Привет, – голос отца прозвучал устало. – Извини за поздний звонок. Ты помнишь, что завтра Кирюше год? Придёшь? Часов в пять.
– Приду, – согласилась Лёка.
– Мы без затей, сама понимаешь, каждая копеечка на счету…
Интересно, хватился ли тогда отец трёх сотен? Может, подумал на Анжелку?
– Понимаю.
– Анжелочка пока на работу не выходит. Она предлагает квартиру нашу продать и взять поменьше, двухкомнатную. На троих нам хватит, и деньги останутся, – оправдывался отец, а Лёка догадалась, что приглашение на день рождения – лишь повод сообщить о продаже квартиры.
– Конечно, останутся. И Анжелочке достанутся.
– Дочь, ты чего?
– Ничего. Ладно, пап, увидимся. Если я немного опоздаю, начинайте без меня. Мне завтра надо за город мотнуться.

Яга будет её ждать. Потому что настоящая ведьма никогда не отдаст своё.

Конец

@темы: Охренеть!

---

Am I Sherlocked-2

Фонтанирую сюжетами. Кипятком. Впрочем, не удивлюсь, если что-нибудь такое уже было))) Сюжеты вкратце – диаложные.

1. Семейные ценности (пост/преслэш)
Джон: Почему вы с Шерлоком на ножах?
Майкрофт: Он пытался залезть ко мне в постель.
Джон: Оу!
Майкрофт: Он хотел спать с Питом.
Джон: Кто такой Пит?!
Майкрофт: Мой плюшевый мишка.

2. Хрен редьки не слаще (слэш)
Ирэн: Вообще-то я транссексуал.
Шерлок: Похоже, я опоздал.
Джим: Еще не все потеряно… Хотя, как минимум с одной стороны, сожалеть точно не о чем.
Ирэн: Эй, это оскорбление!

3. Просветление (джен)
Лестрейд: О, ты снова раскрыл преступление!
Шерлок: Скууучно.
Лестрейд (говоря по мобильному): Есть что-нибудь? Ну хоть что-нибудь? Андерсон, убей кого-нибудь, что ли.
Шерлок: Скууучно.
Лестрейд (подумав): Слушай, у меня в парадном злоумышленники разбили лампочку.
Шерлок: Да? Продолжай.
Лестрейд: Камеры наблюдения ничего не зафиксировали.
Шерлок: Естественно. Преступник разбил лампочку, пока находился вне зоны видимости, а потом было слишком темно для камер.
Лестрейд: О, ты снова раскрыл преступление!

4. Запретный плод (слэш)
Джим (расхаживая по крыше): Шерлок, переходи на темную сторону – у нас есть яблоки.
Шерлок: Скууучно.
Джим: Ты любишь Джона?
Шерлок: Я умру за него.
Джим (застреливаясь): Скууучно.

5. Предложение (гет)
Молли: Э, может, кофе?
Шерлок: Да, пожалуйста. Черный, две ложки сахара и два трупа.

6. Фрустрация (гет)
Салли: Сколько раз мне еще переспать с Андерсоном, чтобы ты обратил на меня внимание?!
Шерлок: ?!?
Салли: Джон, не водись с ним. Шерлок – псих!

@темы: Всяческая хрень, Фильм, фильм, фильм

---

I am shеrlocked!

Рисовец прибегал. Черно-белый. Со специфическим ЧЮ.
Название: Заслужить заинтересованный взгляд Шерлока
Автор: Яд

@музыка: таймер пароварки

@настроение: )))

@темы: Всяческая хрень, РисоONEиyeah, Фильм, фильм, фильм

---

Остров ВВС

Вот если бы Марк Гэтисс и Стивен Моффат экранизировали Стивенсона…
Нет, я подумала совершенно серьёзно. На самом деле писать сценарии на основе известных сюжетов, заимствуя порой у классиков только имена персонажей, – это весело. Это фанфикшн!
Представим себе «Остров сокровищ ВВС». Сериал. Приключенческий. Пираты и морские виды. И чтобы волны дышали в такт раммштайновского «Reise, Reise» (не постоянно, конечно, а перед началом отдельных эпизодов серии).
Да, еще немаловажно, что появятся НЖП и НМП, потому что на сериал персонажей Стивенсона не хватит.
И побольше гаджетов – они оживляют сюжет, ну и рекламные гонорары от всяких моторол и Эйч-Пи тоже на дороге не валяются. (Когда я смотрела «Шерлока», я всё время пугалась от экранного звука оповещения о пришедшей СМС на не пойми уже чьем телефоне – у меня такой же сигнал).
Итак, пилот:
У владелицы маленькой гостиницы «Адмирал Бенбоу» дела идут из рук вон плохо. Банк наложил арест на все имущество, а постояльцы бывают раз в сезон. Да еще сын Джим вместо помощи по хозяйству занят исключительно рисованием комиксов о придуманном им супергерое. Психоаналитик Джима, доктор Ливси – эффектная дама лет тридцати пяти – уверена, что причиной такого поведения парня является то, что он вырос без отца. Действительно, мать Джима давно овдовела при довольно загадочных обстоятельствах, которые известны местному толстосуму сэру Трелони. Это, кстати, по его приказу банк пытается отнять имущество у бедой вдовы, ибо лет пятнадцать назад Трелони и мать Джима состояли в любовной связи, которая окончилась со смертью отца Джима - Джека Хокинса. Что очень странно, поскольку Трелони, очевидно, до сих пор увлечен миссис Хокинс и специально намеревается разорить её, чтобы она вынуждена была обратиться к нему за помощью.
В одну из ночей в гостинице останавливается редкий постоялец, по виду потрепанный жизнью моряк. Он записывается под именем Билли Бонса, бывшего морского пехотинца Королевских ВМС. Вскоре в гостиницу являются и другие гости: чернокожий с лающим смехом, тоже как будто флотский, и с ним слепая девушка. Они не поселяются, но спрашивают о мистере Бонсе, который как раз отсутствует. Девушка просит миссис Хокинс провести её в уборную, а потом, когда посетители уезжают, оказывается, что дверь в номер Бонса взломана, и кто-то оставил на его кровати ноут-бук. Это обнаруживается как раз по возвращении Бонса в номер, когда он поднимает крик и набрасывается на миссис Хокинс в ярости. Джим паникует, став очевидцем этой сцены, но не успевает позвонить в полицию, потому что Бонс, словно взяв себя в руки, отпускает миссис Хокинс, приносит извинения, а в ответ получает пощечину, и такое создается впечатление, что они двое давно знакомы. Джим удивлен, но еще сильнее он удивляется, когда мать отправляет его помочь Бонсу.
На рабочем столе загадочного ноут-бука вращается трёхмерное изображение не то монеты, не то медали. Бонс сообщает страшным голосом, что это черная метка, и значит, жить ему осталось недолго. И он открывает Джиму страшную тайну.
На экране мелькают черно-белые кадры, звук плывет. Миссис Хокинс пятнадцатилетней давности, ее муж, Трелони и едва узнаваемый Бонс ссорятся. Мужчины дерутся, хотя трусоватый Трелони несколько неактивно участвует в схватке. Миссис Хокинс что-то кричит, убегает, потом дается крупный план тела мистера Хокинса на камнях под обрывом, а у края обрыва стоят Трелони и Бонс.
Мы снова в настоящем времени. Бонс, опустив голову рассказывает, как вернулся на службу во флот, а потом на несколько лет попал в плен к сомалийским пиратам.
(В целях разжигания интереса не следует сразу в пилотной серии сообщать, что это миссис Хокинс нечаянно убила мужа, а Билли Бонс – ее первая любовь и настоящий отец Джима, который служил на флоте, изредка приезжал в родной город, где и крутил роман с миссис Хокинс. Пятнадцать лет назад по требованию Трелони, угрожавшего, что он сдаст миссис Хокинс, как убийцу, Билли Бонс уезжает.)
Несмотря на угрозу его жизни, Бонс запрещает обращаться в полицию и поспешно собирает вещи. Но тут начинается гроза, буря и всемирный потоп. И появляются вооруженные боевики. Он запирает Джима с матерью где-нибудь в кладовой, и они лишь слышат звуки боя. Потом всё стихает. Среди мёртвый бандитских тел Джим находит еще живого Бонса, впрочем, он тоже при смерти. Бонс вкладывает парню в руку сим-карту и испускает дух.
Так начинаются приключения инфантильного Джима, которому предстоит в итоге постепенно развиться в своего супергероя из комиксов. Его ожидает пересечение Ламанша на двери сарая, любовь раскаявшейся преступницы слепой девушки по кличке Пью (ей в итоге вернут зрение), борьба с шайкой международных преступников, посягающих на интеллектуальную собственность, и коррупционерами из Интерпола, где долгие годы тайно служил его отец Билли Бонс, прикрываясь сомалийским пленом, а также разоблачение Трелони, занимающегося спекуляциями с недвижимостью и отмывание денег.
И ключ ко всему сим-карта, содержащая список номеров, с которых Джиму приходят СМС-ки, дающие подсказки. Штаб преступной организации находится в Монте-Карло в казино «Остров», которым руководит мадам Флинт.

@настроение: )

@темы: Скучные заметки, Фильм, фильм, фильм

---

Am I sherlocked?

Признаться, немного затянуло. Хотя сериал уже и так фанонный, усугублять некуда.
Попытка первая. И единственная, вероятно.
Стёбно-грустный Хупер-POV

В этом просто нету смысла:
Я зачем-то крашу губы,
Он расследует убийства
И порою очень грубый.
Я как будто не трусиха –
Каждый день вскрываю трупы.
Но при нём лишь мямлю тихо.
И зачем-то крашу губы.
Ярко-алый лак, помада,
По брильянту в каждом ухе…
Значит, вот что ему надо,
Плюс бисексуалка-шлюха?
Жизнь моя невыносима.
Знать бы наперед – да поздно, –
Я б тогда влюбилась в Джима,
Вместе строили бы козни.
Мои фото в фас и профиль –
В профиль нос чуть-чуть картошкой –
Были б в полукружьях кофе
(Черный, сахара две ложки).
Или я могла бы, скажем,
Сексуальной стать маньячкой…
Сексуальной – очень даже!
Вот была б ему задачка.
Размечталась крошка-Молли.
Он ведь только рассмеется.
Губы мне накрасить, что ли…
Ну а что мне остается?

@темы: Скучные заметки, Сти-хи-хи-хи, Фильм, фильм, фильм

---

С днюшкой, Алисия Райзингем!

Как говорится, лучше поздно...
Поздравляю, желаю всякого приятного и полезного, хорошего и разного.
Я люблю лиловость и ирисы, а дарю всегда то, что люблю

@темы: РисоONEиyeah

---

Профессор Снейп, у вас вся спина белая!

В честь праздника запускаю тизер. Эпическая... пьеса (а не то, что первым приходит на ум). Ну и что, что пейринг СС/М-С? А вот я пройду тропами хожеными, но не наступая на чужие следы.
Оформление еще на стадии оформления, и список действующих лиц не утвержден левым полушарием, но зрите начало истории!
ЗЫ. Спасибо S и З за чудные праобразы! Это такое посвящение))))

Сцена первая
Тёмная тюремная камера. Единственный источник света – оконце под потолком. Из оконца на пол спускается косой луч, шарит по камере, пока не осветит фигуру Северуса, стоящего на коленях.
Северус. Я сижу за решеткой в темнице сырой,
Здесь закончится, видимо, путь мой земной.
За убийство тяну я пожизненный срок,
Но недолгим он будет, уж день недалёк,
Когда смерть, что сложила два черных крыла,
Надо мной их расправит: «К тебе я пришла!»

Свет меркнет – в оконце появляется тёмный силуэт, похожий на знак Бэтмена.

Неужели так скоро явилась на зов?
Забирай же меня! Я готов! Я готов!

В камеру через дверное окошко заглядывают стражники.

Первый стражник. Этот узник опять говорит сам с собой.
Второй стражник. Он не дружит с немытой своей головой.

Стражники уходят. В камеру с улицы влетает крупная летучая Мышь, повисает вниз головой на потолке и складывает крылья.

Мышь. Ты мне рад? Разве это не чудо?
Но узнал обо мне ты откуда?

Северус. Я тебя призывал не во сне и во сне.
Я хотел, чтоб скорее явилась ты мне.
Пусть я милость подобную не заслужил,
Но я слишком устал – не хочу больше жить.

Северус раскидывает руки в стороны и зажмуривается в ожидании конца.

Здравствуй, смерть!

Мышь. Я не смерть твоя вовсе!

Северус открывает глаза.

Северус. Как – не смерть?!
Раздосадовано бормочет.
Что, по новой готовься?!

Мышь. Для чего ищешь смерти, сперва мне ответь.
Тебе жить бы и жить. Не спеши умереть.

Северус. Не твоё это дело, летучая тварь.
Коль не смерть – убирайся, мозги мне не парь.
И, конечно же, будь мы знакомы,
Говорила бы ты по-другому.

Мышь. Нет, я знаю тебя, мой страдающий друг!
В этих стенах – страданье. Страданье вокруг…
Да любой бы тут просто свихнулся с тоски:
В греве байховый чай, сигареты, носки…
Хоть бы книгу какую прислали,
Чтоб твои утолила печали!

Северус. Мои руки в крови, и не смыть никогда
Этой грязи с души неприкаянной, да!
Те, кто умер безвинно, - все б выжить могли,
Если б я обладал моей милой Лилѝ…
Я её не виню. Разве знала она,
Что в отвергнутом сердце засел Сатана,
Что беснуются ревность и зависть в душе,
Что я сам в себе вскармливал Тьму? И вообще…
Прячет лицо в узких бледных ладонях; сквозь длинные пальцы сочатся алые слёзы. Потом он снова поднимает голову.
Дамблдор – он мне стал и учитель, и друг,
Спас меня, когда все отвернулись вокруг.
Я ж ему отплатил за предоброе злом!
Я убил его! Проклят я – и поделом.

Мышь качает головой, не соглашаясь.

Мышь. Рассказали мне черви, что плоть его жрут:
Ты напрасно скорбишь и терзаешься тут,
Тот старик не дожил до Авады твоей,
Он секундою раньше ушел в мир теней:
Организму под действием яда
И проклятия – много не надо.

Северус. Я не верю тебе, сладкогласая мышь!
Всё обман – то, что ты мне сейчас говоришь!
И признай, эта наша беседа
Лишь предсмертным является бредом.

Мышь. Ты не бредишь, я рядом с тобой наяву.
Я не та, кем кажусь, ведь не здесь я живу.
Я – изгой параллельного мира,
Где летучие мыши-вампиры
Вечной жаждой томимы по крови людской.
Я же крови не пью, потому и изгой.
Ты боишься поверить, что это не сон,
Но найдешь в себе мужество – будешь спасён:
Мы покинем пределы темницы
Улетим, как свободные птицы.
Неслучайной была наша встреча с тобой,
Ты мне послан на помощь самою судьбой.
Только ты в этом мире мне нужен!
Только ты можешь стать моим мужем.

Северус. Стража!
Подбегает к двери камеры и кричит в зарешёченное окошко.
Что мне подсыпали в чай?
Поворачивается к Мыши.
И когда наша свадьба? Ох, не отвечай!
Впрочем, стоит ли мне удивляться теперь,
Если мой собеседник единственный – зверь?

За дверью камеры слышны шаги и приглушенные ругательства. Лица стражников видны через дверное окошко.

Второй стражник. Что орёшь, мантикора тебя поимей?!
Ну не нравится пойло…
Первый стражник. … так молча не пей!

Северус выглядывает в окошко двери.

Северус. Эй, ребята, я рад вам! Зайдете ко мне?

Второй стражник. Ты совсем очумел?
Первый стражник. Разумеется, нет!

Северус. В моей камере мышь! Не хотите взглянуть?

Второй стражник. Эка невидаль!
Первый стражник. Неинтересно ничуть!
Второй стражник. Если б голая баба…
Первый стражник. Красы неземной…

Мышь срывается с потолка, бьется об пол и превращается в прекрасную обнаженную девушку.
Северус ошеломлён и невольно сглатывает слюну.

Северус. Э… Ну ладно, ребята, простите. Отбой.

Стражники уходят, ворча. Слышны их голоса.

Первый стражник. Он еще тараканом бы нас удивил!
Второй стражник. Мышь, подумаешь!
Первый стражник. Это же не крокодил.
Помнишь, первый этаж затопило?
Второй стражник. И чего? Развелись крокодилы?
Стражники смеются. Смех постепенно стихает.

Мышь в обличье девушки медленно поворачивается вокруг себя, демонстрируя прелести. Северус смотрит восхищенно.

Мышь. И теперь ты не хочешь жениться на мне?

Северус. Ты морочишь меня…
Закрывает глаза, трет их кулаками.
Тебя нет! Тебя нет!
Я проснусь, обнимая тюремный тюфяк.
Уходи же, не мучай меня просто так:
Я готов пострадать за идею,
А бессмысленно я не умею.

Мышь. Ты недаром в мужья мне назначен судьбой.
Ты страдал, но тебе не пора на покой.
В моём мире, где льются и слёзы, и кровь,
Бой до смерти нас ждёт, и до смерти – любовь.

На лице Северуса печать скорби сменяется печатью раздумья. Он отворачивается в угол и бормочет сам себе.

Северус. Слово за слово – вот и помолвка,
И уже отказаться неловко.
Говорит громко и торжественно, обращаясь к Мыши.
Я согласен, о, Дева Летучая Мышь!

Мышь счастливо улыбается.

Мышь. Спасена!.. Спасены!.. Ты со мною летишь!
Мышь подходит к Северусу, берет его за руку и острым ноготком распарывает кожу на ладони его левой руки, потом проделывает то же со своей левой ладонью и соединяет ранки между собой, устремляя взор к небу, видимому через небольшое оконце камеры.
Боги наших миров, перед вами – мой муж.
Обращается мышью летучей к тому ж.
Совпадение тут неслучайно,
Мышь понижает голос и шепчет, стараясь, чтобы не услышал Северус.
Но пока не раскрою я тайну.

Северус заключает Мышь в объятия.

Северус. Эти мрачные стены покинуть готов,
Сожаленья оставив, простивши врагов.
Окрыленный надеждой, свободен стал я.
Поцелуй же меня, о супруга моя!

Мышь. Поцелуи и брачное ложе
Я тебе обещаю чуть позже.

@темы: Всяческая хрень, Сти-хи-хи-хи